Verba Magistri
Александр Рындин
Verba Magistri
К 75-летию Александра Блинова
1984-й год, конец июня. Я поступал в консерваторию, и перед поступлением пришёл на консультацию к Александру Ивановичу с целью показать ему свою «композицию», посвящённую теме войны и мира. Музыка была написана в стиле рок, ещё во время службы в армии и я очень рассчитывал на какое-то, если не одобрение, так хотя бы на некоторые профессиональные советы. Однако Блинов, едва взглянув на мои каракули, сразу сказал: «Эстрадой не интересуюсь!». Отбрил, то есть. Это меня несколько обескуражило: как же так, я ведь старался! И всё время, пока я был на первом курсе, мы с Блиновым не общались. Собственно, те предметы, которые он вёл в консерватории – инструментоведение у музыковедов и полифонию у исполнителей – были на старших курсах. В самом же конце второго семестра первого курса, во время летней сессии, я – между делом – написал небольшую пьесу для фортепиано, рондо. И опять – не без колебаний, конечно – принёс её Александру Ивановичу (АИ). В этом случае Блинов, просмотрев внимательно ноты (он замечательно мог читать глазами партитуры любой сложности), сообщил, что «вот с этим материалом уже вполне можно серьёзно поработать». На следующий год я начал активно заниматься с ним композицией, и за все четыре года АИ дал мне необычайно много, как в плане узко технологическом, так и в аспекте отношения к особой, не побоюсь этого слова, миссии автора. Говоря о последней, хочу особо отметить ту широту жанровых и стилевых параметров, которые он использовал в собственном творчестве: от традиционности до самых радикальных опусов, к которым можно отнести и перформанс «Вобипроста вчеретыку», написанным на особом «заумном» языке и блестяще исполненным самим автором (вокал и речитация) в дуэте с замечательным пианистом Юрием Эльпериным.
В какой-то степени Блинова можно отнести к композиторам-традиционалистам, но с оговоркой: он практически не использовал традиционный мелос. А если и использовал, то весьма своеобразно, например, в театральной музыке. В большинстве его сочинений традиционализм проявляется скорее в плане формообразования и драматургии сочинения. Блинов мог, грубо говоря, из ничтожного материала сделать первоклассную вещь; более того: я не знаю ни одного – традиционного по форме, конечно – сочинения, которое было бы основано на одной (!) ноте. А именно это есть в его пьесе «Звеняще-капающая тишина» из фортепианного цикла для детей «Калейдоскопические картинки». Каким же мастерством надо обладать, чтобы нарисовать яркую, зримую картину, взяв за основу всего одну ноту «си» и построив на ней сочинение, пусть и небольшое по размеру! В целом же АИ никогда не повторялся в своей музыке; анализируя с ним его собственные фортепианные сонаты, я обратил внимание, что в каждой из них особый концепт, неповторимая драматургия цикла. И это относится не только к фортепианному пласту его творчества, а к большинству сочинений. В таком плане Блинова можно в определённой степени сравнить с Родионом Щедриным, от которого никогда не знаешь, что ожидать.
Профессия композитора предполагает необычайно широкий кругозор – как узкоспециальный, так и общекультурный. Вспоминается такой случай: мы с Александром Ивановичем занимались инструментоведением в 26-м классе. Зашла Наталия Николаевна Калиниченко с вопросом: «В какой симфонии Брукнера использованы кларнеты в строе «ля»?» Не задумываясь ни на секунду и не отрываясь от моей партитуры, Блинов мгновенно ответил: « В Седьмой!». И проверять это было не нужно. Его поистине колоссальные знания оркестра, как классических сочинений, так и композиторов XX века, поражали. Второй случай связан опять-таки с инструментоведением. По заданию Блинова я оркестровал для симфонического оркестра скерцо из какой-то сонаты Брамса. Целую неделю я старательно «сочинял» оркестровку, пышную и очень, как мне казалось, «красивишную». Просмотрев партитуру (а Александр Иванович строго требовал писать только карандашом, и всё скрупулёзно проверял, вплоть до расстояния, допустим, знака динамики от нижней строчки нотоносца), он сказал, что «это не Брамс, а Вагнер. 22 очка, перебор!» Сей картёжный термин он использовал потому, что я не связал стиль автора с конкретно оркестровкой. Потом, когда я переделал это скерцо уже в стиле именно Брамса, Блинов, всегда очень сдержанный на похвалы, сказал: «Очко!» Это была наивысшая похвала!
Годы общения с выдающимся Мастером запомнились не только музыкальными занятиями, хотя это в наших отношениях с ним было основным. Так, я написал под его руководством Скрипичную сонату, сонату для кларнета, первый фортепианный квинтет (позже пропавший), ещё несколько сочинений. По инициативе Блинова в 1988-м году, когда я учился на 4-м курсе, был проведён мой первый авторский концерт – совместно с пианистом Романом Хизгиловым, который тоже у него консультировался. Частые посещения его квартиры – а он говорил – «39-й класс!», так как её номер был 39 – были посвящены в основном слушанию музыки, и классики – Прокофьева, Бартока, и самых новых сочинений, включая так называемых «авангардистов» Булеза, Штокхаузена, Кейджа, ставших к тому времени известными в СССР, а также советских композиторов, ровесников Блинова, коих было очень много. Он умел слушать музыку и учил этому меня. А в перерывах постоянно читал свои стихи. Как-то я спросил его, не мешает ли поэзия сочинять музыку? На что Блинов ответил, что он чаще всего, сочиняя стихи, абстрагируется от себя самого-композитора, и наоборот.
Он много рассказывал мне о своём старшем брате Лоренсе, которому был очень обязан в юности, как своему первому композиторскому наставнику. И давал слушать сочинения Лоренса Ивановича, которые были абсолютно не похожими на музыку Александра Ивановича. Также Блинов рассказывал мне, как Марк Аронович Этингер часто говорил ему, что он пишет сложно. «Да разве это сложно?!!! А вот у …(тут следовало несколько фамилий «авангардистов») — не сложно??? У меня же, Саша, всё очень понятно. Даже ежу!». Ну, насчёт ежа не знаю, а вот доступность языка Блинова, конечно, весьма относительна. Он писал Музыку не ради славы и заработка, хотя в советское время существовала система заказов авторам – членам союза композиторов СССР. То есть, при желании он мог хорошо зарабатывать только лишь своим творчеством, не прибегая к преподаванию.
Время всё расставляет на свои места. Сегодня, когда Александра Ивановича нет с нами уже почти 14 лет, его фигура представляется весьма весомой не только как композитора и поэта (поэта, кстати, не признанного профессиональными литераторами Астрахани, но имевшего небольшой круг «далеко не ограниченных людей» разных специальностей). И не только как одного из организаторов фестиваля советской камерной музыки «Астраханские вечера» – предшественника наших современных музыкальных фестивалей «Дни современной музыки» и «Каспий». Его Личность сквозь призму времени становится всё более масштабной и как Учителя с большой буквы: Учителя музыки. Учителя Литературы. Учителя Жизни.
Александр Рындин, ученик А. И. Блинова (1984-1989 гг.),
композитор, музыковед
«Verba magistri» (лат.) – «Слово Учителя»